Одним словом, всем без исключения было оглашено партийное требование: обобществить все личные наделы земли, посевочный, уборочный и прочий инвентарь, семенное и фуражное зерно, а также скот и другую живность. Но если добровольно не подчинятся, тогда станут изымать у всех в принудительном порядке всё, что было перечислено.
– Я хочу вам сказать, люди добрые, – начал уполномоченный, – что ваше село вступает в новую жизнь. Вам выпало счастье объединиться в коллектив сельхозпроизводителей. Для этого вы должны написать добровольно заявления о вступлении в колхоз. Я надеюсь на вашу сознательность, что вы все так и сделаете. На обдумывание отводится время до утра завтрашнего дня…
Можно сказать, в таком духе он и продолжал, при этом объяснил непростое положение в стране с хлебообеспечением. Эту задачу и должны решать совместно на общей земле все крестьяне, но только не врозь.
Когда Снегов закончил речь, к нему посыпались градом вопросы: какая жизнь ожидает всех в колхозе, как между всеми будет делиться хлеб и все прочее?
Братья Мартунины стояли почти в середине толпы односельчан. Тут были дряхлые старики, бабы, дети, всем было крайне интересно посмотреть на гостя из города и какие он будет говорить слова. Епифан во все глаза пялился на выступавшего уполномоченного, и за каждым его словом кивал, будто безоговорочно соглашался с оратором. Хотя на самом деле испытывал в душе безотчетный страх – мол, с этой их агитацией как бы его не отстранили от егерства да не затолкали силком в колхоз, и тогда ему не будет полнокровной счастливой жизни без своей любимой работы. Ответы Снегова братья слушали рассеянно, так как теперь для них это уже мало что значило, ведь всех ожидала исключительно подневольная жизнь.
– Товарищи крестьяне, в колхозе будет всем замечательно, будем весело жить и вместе, сообща трудиться и заработанное отдавать каждому в зависимости от вклада в общее дело. Чего нужно еще желать? Я уже говорил, – между тем продолжал уполномоченный, – что в молодой Стране советов серьёзная политическая обстановка, ибо всюду у нас враги: и за кордоном, и внутри… Так к чему я вас призываю: надо сообща организовать колхоз, дабы показать врагам нашу коллективистскую силу, и тогда нас никто в мире не одолеет… – в таком духе уполномоченный продолжал развивать свою витиеватую речь.
Люди стали уже скучать и недовольно хмуриться. А Егор, с самого начала настроенный своенравно и даже в чем-то враждебно против приезжего, стоял несколько подбоченясь, с полным затаённым несогласием со всем тем, что тот провозглашал. Он весьма осторожно выглядывал из-за чьей-то спины, собрав у переносицы свои темные кустистые брови, точно вычерченные углем. Между тем он увидел, как Бедин ощупывающим взором окидывал почти каждого из толпы и вот, кажется, пристально зацепился на нем и на его чрезвычайно суровом лице, выразилось этакое восторженное чувство радости: мол, ага, вот я тебя и поймал с твоими крамольными мыслишками. Антип стоял, заложив за спину руки и слегка приподняв ногу, и как-то одним коленом подергивал, так что казалось, будто ему что-то попало под каблук и мешало принять удобную позу. Но это ему вовсе не мешало бросать уверенный взгляд, скользящий поверх всех голов. Правда, ему единственно не понравилось, как Снегов начал говорить – что заявления они будут писать не принудительно, а добровольно. И когда тот дал ему решающее слово, Антип зычным голосом объявил, что под правление колхоза он временно отводит свою избу, а его подворье сможет послужить пока для скотины общим базом. И чтобы с завтрашнего утра начали все до одного приводить скотину и заодно приносили (собственноручно написанные) заявления о вступлении в колхоз:
– В общем, товарищи, так: коров, лошадей, инвентарь – это как кровь из носу, и упряжь, телеги само собой. А вот овцы пока не нужны…
«И чёрт с ней, с землёй, – с облегчением подумал Егор, – без неё, матушки, как-нибудь управлюсь. Правда, без своего хлеба будет плохо. Но как зачну деньги грести вовсю, тогда и хлеба куплю. А почему про овец он сказал, что пока не нужны, значитца, заберут опосля?» Но по этому вопросу Егор не стал искать разъяснений, рассудив по-своему: «Ежели сразу не возьмут, то опосля шиш кто им отдаст. Ещё неизвестно, как будут люди расставаться с коровами и конями. И вот опять же, не захотел писать заявление – можешь ничего не вести, живи единолично…».
Потом было объявлено голосование: кто согласен из всех тут присутствующих записываться в колхоз, а кто воздерживается? И Егор был донельзя поражён, когда увидел, как люди с некоторой оглядкой на других с робостью подымали руки за колхоз, хотя далеко не все – с охотой. Епифан, не глядя на людей, почти первым вытянул кверху руку. А Егор под впечатлением собственных мыслей замешкался, однако, быстро оглядев близстоящих, поднявших в своём большинстве руки, стал нехотя, как-то неуверенно, вытягивать вверх свою.
В толпе после голосования долго не унимался ропот. Егор, не увидев среди людей Степана Горчихина, полагал, что тот не соизволил прийти на сход. Однако он стоял позади всех рядом со своим тестем Селифаном Пряхиным в компании нескольких зажиточных мужиков…
После схода, когда братья Мартунины не спеша вышагивали по весенней осклизлой от распутицы грязной дороге домой, Епифан спросил у брата:
– Кажись, ты был круто не согласен, а пошто тогда голосовал в пользу колхоза?
– Не глупи, братан, – презрительно бросил Егор. – А ты думаешь, все так и согласны? Просто страх вынудил. Да и ты, я вижу, не больно смел…
– Зато я верю, что бедняку в колхозе одно спасение. И кто даст табе али мне эту трактору, как его… ферздонт? А колхозу – пожалуйста. И будет так пахать, что всем станет завидно, мне тоже… Но я пока при своём деле.
– А вот скажи, ты себя бедняком не считаешь? – ехидно спросил Егор.
– И не богач, как ты…
– Обо мне и вороны не каркают, есть побогаче. Но богатство с неба само не валится, я это теперь понял. У нас много не бедняков, а лентяев вроде тебя, Епифан. Говоришь, трактор обещают, а кто знает, как оно с ихним трактором на деле выйдет, кто за него сядет управлять, коли дадут?
– Зря ты меня в лентяи записал, я на службе, поэтому за богатством не тянусь, как ты. А до техники охочий человек завсегда найдется. Мне только чудно, чего это Антип на своем дворе колхоз устраивает?
– Во-во, оно самое, как придет, я ему, супостату, все скажу; заморит животину без хозяйского догляда.
– Не связывайся с ним, братан, вот кто воистину бездельник!
– Он ко мне сам вяжется. Так вот ты сам голосовал, – продолжал Егор, – а в колхоз не вступишь, ведь так? Сам как-то говорил, что от леса ни перед чем не отречёшься?
– А что ты сравнил. Лес сторожить – это государственное дело! Дак я же ещё состою в обществе лесоводов, так что я давно коллективист. А вот тебе, Егорка, надобно подумать. Коли тебе своё дело дороже, смотри – от колхоза не сторонись.
– Ерунда, сам слыхал о добровольном начинании колхозов. Может, хозяйство маленько убавлю, а сам туда не пойду, жинка пущай, и довольно. Твоя небось к тебе на кордон убежит? – при этом Егор лукаво усмехнулся.
– Дак они скажут, что мы, хуже вас, и тоже сабе не пойдут.
– Интересно, как поступит Степан Горчихин? – вдруг спросил Епифан, поглядев на брата.
– Наверно, его к ногтю, поэтому не пришов – чует волк, когда жареным запахнет; небось укладывается бежать?
– Нет, он стояв сзади, куда ему бечь? Со своим тестем…
– На кудыкину гору, ему есть от чего деру задать, хотя сейчас у него работников нету.
– Ежели надо – возьмут за старое, а вообще-то он поимел давно с Антипкой блат, но тот его все равно не любит…
– То-то и оно, что он никого не любит, хотя ко мне наведывается не только за чаркой посидеть – мой вкус к жизни распознает. Степан налог в срок поставлял, а он ему все одне накручивал и где надо жаловался за прошлые его грехи, когда в продразверстку увозил прятать хлеб в лес. И представь себе – предоставил справку о якобы сдаваемом хлебушке.
– И дураку понятно, что достал за магарыч… Между прочим, Антипка ему свой должок ещё с дореволюционной поры не вернул, вот он и истребовал справку с должника…
– Брешут люди, это тебе не старое время, – потом, подумав, прибавил: – Неужто его справка выручила?
– А что тут мудрёного, ежели люди сами видели, как Степан похаживал к Бедину…
* * *
Весенние события быстро облетели сельскую округу. И вскоре засуетилось, заговорило всё сельское население, придя в доселе невиданное движение: во дворах крестьян мычали коровы, блеяли овцы, визжали поросята и свиньи, ржали лошади, сбилась в кучу домашняя птица. Некоторые проворные и находчивые мужики, вопреки увещеваниям и угрозам Бедина, ещё до этого рокового дня для их хозяйств в строгой тайне резали и скот, и живность, а другие из-за страха побоялись уничтожать своё хозяйство, которое наживалось с таким большим трудом, что невольно до последнего надеялись на его спасение. Словом, во всех дворах скотина, вся живность загомонила на своих языках. Людской панически-нервный неумолчный говор стоял буквально на каждом подворье. Что там говорить, ведь люди боялись расставаться со своими хозяйствами и многие запоздало жалели, что ещё задолго до этого дня под каким-то предлогом не распродали скот и птицу.
